Мощнейший социальный взрыв, сотрясший Российское общество в 1917 г., и институциональные перемены кардинальным образом изменили не только общественную палитру жизни населения бывшей империи, но и систему устойчивых мировоззрений. Сложившаяся дихотомия общественно-политических взглядов явилась катализатором социальных проблем, накопленных в течении столетий. Жесточайшая борьба за власть, как в центре, так и в регионах вылившаяся в гражданскую войну, затронула и духовное сословие. Являясь априори индифферентным к политической борьбе, духовенство в этот сложный период отечественной истории нашло в себе силы отстоять собственные интересы и готовность к решению проблем, которые появились еще с начала Синодальной эпохи.
В августе 1917 г. в Москве начал свою работу Всероссийский Поместный Собор. Удивительным является тот факт, что пока на улицах Москвы шли бои, архиереи, священники и миряне под водительством Святого Духа определяли судьбу Русской Церкви. Важнейший вопрос о системе церковного управления был решен в пользу древней традиции – подавляющим большинством голосов членов Собора восстановлено патриаршество. В работе собора согласно мандатам принимали участие представители всех епархий Русской Церкви. От Ставропольской епархии прибыла совместная делегация Ставропольской губернии и Кубанской области. Кубанское духовенство было представлено в лице священника ст. Брюховецкой благочинного 22 округа протоиерея Н.Т. Карташова, священника г. Екатеринодара Г.П. Ломако и мирян казака ст. Курганной М.Н. Шарко и лесничего Абинского войскового лесничества Кубанского казачьего войска А.И. Аббати.
Заседания Собора продолжались до сентября 1918 г., и 20 числа завершились. Еще с января-февраля 1918 г. связь между епархиями Юга России и церковным управлением, членами Собора прекратилась ввиду начавшейся Гражданской войны. Фронт препятствовал прямому сообщению с Москвой. Особенно трудным стало положение Церкви на Кубани с февраля, когда большинство населенных пунктов после продолжительных боев заняли отряды Красной армии, установившие на территории области Советскую власть. Вплоть до сентября-октября 1918 г. сохраняли свои позиции большевики, пока не были выбиты силами Добровольческой армии генерала А.И. Деникина, полностью очистившего регион от советской власти.
С этого времени политическая ситуация на Юге России приняла совершенно иной характер. Собственный институт управления, возглавляемый Главнокомандующим вооруженными силами на Юге России, в этот период стал высшим государственно-административным органом власти. Параллельно с структуризацией гражданского управления произошла организация Временного высшего церковного управления (ВВЦУ), инициатива создания которого исходила от протопресвитера Г. Шавельского.
26 апреля 1919 г. в архиерейских покоях Кубанского епископа было принято решение о созыве областного церковного собора и организации церковной власти на территориях, находящихся под контролем Добровольческой армии. С одобрения архиепископа Ставропольского и Кавказского Агафодора (Преображенского), избранного почетным председателем, заседания Собора начались 19 мая в г. Ставрополе. От Кубанской епархии на них присутствовала делегация, в которую вошли: епископ Кубанский и Екатеринодарский Иоанн (Левицкий), председатель Епархиального совета священник Григорий Петрович Ломако, члены Совета: протоиерей Н.Т. Карташов, священник Михаил Андреевич Конограй, священник Иван Николаевич Николайченко, Иван Никифорович Терещенко и представитель от мирян полковник Константин Порфирьевич Гаденко [1]. В ходе обсуждений было принято название – Юго-Восточный русский церковный Собор. Решением Собора было организовано ВВЦУ на Юго-Востоке России. В соответствии с утвержденным 22 мая положением ему передавалась вся церковная власть на занятых А.И. Деникиным территориях [2]. На заседании 23 мая был окончательно утвержден список лиц, избранных в состав этого учреждения. Кандидатом к члену управления от пресвитеров из представителей Кубани был избран священник Г. П. Ломако [3].
Одним из существенных вопросов, подлежащих решению на Соборе, являлась территориально-административная реформа южных епархий. Давно назревший вопрос о полной самостоятельности Кубанской епархии необходимо было незамедлительно решить. На этом настаивало не только духовенство, но и высшие круги Кубанского казачьего войска. Данная в 1916 г. частичная самостоятельность Ейскому викарию Ставропольской епархии с присвоением ему титула «Кубанский и Екатеринодарский» и образование в 1917 г. епархиальной канцелярии при епископе Иоанне все же не удовлетворяли предъявляемых требований. Также в соответствии с сложившимся обособленным положением Черноморского побережья, выделенного в отдельную территориально-административную единицу, требовалось упразднение канонической зависимости духовенства побережья от Сухумской кафедры.
22 мая 1919 г. на соборном заседании было принято решение о выделении Черноморской губернии из состава Сухумской епархии с образованием новой самостоятельной Черноморской и Новороссийской епархии с центром в г. Новороссийск. Причиной, обусловившей необходимость перенесения кафедры в г. Новороссийск, благочинный 1-го Черноморского благочиннического округа, настоятель Николаевского соборного храма г. Новороссийска протоиерей П.И. Беловидов на заседаниях собора называл сложившуюся значительную дифференциацию между населением губернии и Сухумского округа в языковой, культурной и даже религиозной сферах. По его свидетельству еще в 1917 г. был подан ряд ходатайств о перенесении кафедры из Сухума в Новороссийск, причем они получили одобрение в Священном Синоде и Высшем церковном совете, при условии необходимого в будущем согласия Сухумского епископа [4].
Так же на соборе обсуждался вопрос о выделении Кубанского викариатства Ставропольской епархии в самостоятельную епархию. Представитель кубанского духовенства священник Григорий Петрович Ломако в своем докладе на общем заседании Собора подчеркнул необходимость разрешения давно назревшей проблемы: «До сих пор открытие самостоятельной Кубанской епархии признавалось почему-то несвоевременным, несмотря на то, что в Кубанской области насчитывается 500 приходов… православного же населения – до 5 миллионов». Против этой реформы возразил представитель Ставропольской епархии священник Н.И. Козлов, находя административное разделение не соответствующим указу Святейшего Патриарха от 13 сентября 1918 г., и настаивал на необходимости обсуждения этого вопроса на общеепархиальном съезде. По его мнению, решение этого вопроса не являлось необходимым ввиду того, что Кубанское викариатство с 1916 г. de facto пользовалось относительно полной самостоятельностью.
Затем священник Г. Ломако сообщил, что на повестку августовского общеепархиального съезда вопрос о разделении епархии не был поставлен, а без предварительного обсуждения на уровне благочинных это сделать невозможно. Однако большинство участников заседания признали давно назревшую необходимость выделения территории Кубани в отдельную епархию, и поэтому результатом заседания стало одобрение большинством голосов собравшихся учреждения на Кубани самостоятельной епархии, не зависящей от архиепископа Ставропольского и Кавказского [5]. С этого момента можно считать начало принципиально новой церковной жизни Кубанского края, начавшейся в один из сложных и трагичных исторических периодов.
Помимо решения вопросов церковного управления на территориях, подконтрольных А.И. Деникину, в это же время происходил сбор сведений и материалов о положении духовенства во время господства большевиков в регионе в 1918 г. Учрежденная в конце 1918-начале 1919 гг. Особая комиссия по расследованию злодеяний большевиков при Главнокомандующем вооруженными силами на Юге России начала свою деятельность совместно с Кубанским епархиальным Советом. Для удобства сбора материалов были выработаны специальные опросные листы, которые направлялись в адрес церковных причтов для характеристики положения Церкви при большевиках в каждом приходе. Содержание их было следующее: «В целях широкого освещения разрушительной деятельности большевиков перед лицом всего культурного особенно важно собрать материалы, которые могут обрисовать гонения большевиков на религию, церковь и духовенство.
Придавая этому вопросу исключительное значение, образованная при Главнокомандующем вооруженными силами на юге России Особая Комиссия по разследованию злодеяний большевиков обращаться ко всему духовенству с просьбой оказать ей в этой работе всяческое содействие, и в частности предлагает в кратчайший срок доставить в Комиссию (Екатеринодар, Бурсаковская, 69) ответы на изложенные вопросы:
- кто из священнослужителей и церковнослужителей прихода или из членов их семей пострадали лично в период большевистской разрухи (кто когда каким преследованиям или издевательствам подвергался)
- кто из духовных лиц прихода потерпел имущественный ущерб от большевиков (конфискация, реквизиция, уничтожение или порча имущества, лишение доходов)
- какие церковные имущества в пределах прихода пострадали от большевиков, в какой форме и на сколько
- какие распоряжения издавались большевистской властью о церкви, о требах, о браках, о ведении церковных книг и т.п. (приложить копии имеющихся декретов и других документов)
- какие в пределах прихода были случаи святотатства и кощунства в храмах, на кладбищах, при церковных процессиях и т.п.
- какие в пределах прихода были случаи запрещения или препятствий к посещению церковной службы, к преподаванию Закона Божия, случаи удаления икон из школ и т.п.» [6].
Всего было разослано 178 опросных листа, из которых 174 поступили с ответами в Епархиальный совет. На основании этих документов, находящихся на хранении в Государственном архиве Российской Федерации, можно комплексно проанализировать положение Церкви на Кубани с февраля по июль 1918 г. в период власти большевиков.
Нужно отметить, что ввиду крайне нестабильного политического статуса центральной власти и продолжающейся Гражданской войны отношение населения области к большевикам было неоднозначным. Удивительно, но подобное неоднозначное отношение также присутствовало и со стороны большевиков к духовенству в некоторых станицах. Около 23 % причтов епархии (из количества опрошенных) докладывали о «благожелательном отношении» представителей советской власти на местах, несмотря на антирелигиозные законодательные акты [7]. Конечно, подобную модель отношения не стоит считать релятивной для всего региона. В большинстве случаев это отношение имело ярко выраженный личностный характер и воспринималось сквозь призму мнения руководителя. Например, вскоре после занятия красноармейцами 17 марта 1918 г. ст. Баталпашинской начальник отряда Балахонов, прежде чем распустить солдат, повелел служить молебен на центральной площади. Более того «на страстной неделе все начальствующие лица, окруженные свитой, присутствовали на богослужениях в четверг на страстях, на выносе плащаницы, в Великую субботу на утрени и литургии первого дня св. Пасхи» [8].
Протоиерей Тимофей Луганский, настоятель Николаевского собора ст. Баталпашинской, констатировал: «Такое отношение к церкви всецело зависело от начальника отряда прапорщика Балахонова. Балахонов очень любил церковь, принимал самое живое участие в чтении и пении и даже несколько раз просил епархиальное начальство разрешить ему держать экзамен на псаломщика. Ходатайство отклонялось» [9].
В ст. Крыловской отряд большевиков, по сообщению церковного причта, был встречен «хлебом-солью», что позволило избежать нарушений в приходской жизни и арестов духовенства [10]. Эти случаи отношения большевиков к религии необходимо признать девиантными ввиду их несоответствия общей политике новой власти.
Некоторые населенные пункты остались вдали от проходящих вооруженных отрядов красноармейцев из-за своей удаленности от центральных транспортных узлов, и поэтому духовенство не претерпело никаких гонений. По этой причине, а также вследствие положительного отношения большевиков к Церкви, духовенство в целом ряде станиц не пострадало, в числе которых: ст. Павловская, ст. Алексеевская, ст. Новопетровская, ст. Косякинская, х. Мокробалковский, х. Коссовича, х. Сухой, ст. Беслинеевская, ст. Натухайская, х. Лимано-Кирпильский, с. Новомихайловское, ст. Старомышастовская, с. Ольгинское, ст. Курджипская, с. Казьминское, ст. Келермесская, ст. Новомалороссийская, с. Гулькевичи, ст. Новодонецкая, ст. Самурская, ст. Баклановская, ст. Ирклиевская, ст. Бородинская, м. Горячий Ключ, ст. Азовская, х. Романовский, ст. Крыловская, ст. Бейсугская, ст. Благовещенская, ст. Дагестанская, с. Витязевское, х. Зубов, ст. Темижбекская, ст. Казанская, ст. Даховская, ст. Воронцовская, ст. Украинская, с. Кудако, ст. Ширванская, ст. Кармалинская.
Однако нужно констатировать, что в подавляющем большинстве случаев отношение большевиков к Церкви было явно враждебным и агрессивным. Глобальная общероссийская проблема, безусловно, отразилась на региональном уровне, проявив особую местную специфику. Проведя классификацию проявлений антирелигиозной политики советской власти в 1918 г., можно выявить ряд существенных аспектов: 1) аресты, издевательства, оскорбления духовенства, 2) убийства священнослужителей, 3) проявления кощунства к православным святыням и богослужению, 4) причинение вреда храмам или их полное уничтожение, 5) принуждение духовенства к регистрации актов гражданского состояния в соответствии с законодательством новой власти (de jure этим заниматься имели право только представители органов власти).
Из архивных документов видно, что в значительной группе станиц духовенство освобождалось из ареста после настойчивых требований местного населения, определенно заявлявшего свою позицию. К примеру вскоре после занятия большевиками ст. Новотроицкой (2 июня 1918 г.) был арестован священник Митрофан Федоров и затем отправлен на хут. Романовский, а потом в ст. Кавказскую, где более трех с половиной недель находился в тюрьме. По свидетельству причта, «благодаря ходатайству прихожан о. Федоров был освобожден» [11]. Священник хут. Скобелевского Петр Пятницкий, арестованный в феврале 1918 г. местным военно-революционным комитетом, длительное время находится в тюрьме хут. Романовского, где претерпел множество издевательств и оскорблений. Заключение прекратилось так же по требованию своих прихожан [12]. Священник ст. Петровской Михаил Лебедев, как сообщалось в рапорте, «был арестован и с издевательствами препровожден в Темрюкскую тюрьму, откуда освобожден по ходатайству станичного общества» [13]. Аналогичная судьба постигла священника ст. Елизаветинской Александра Орлинского, которого большевики арестовали за участие в похоронах генерала Л.Г. Корнилова. Население встало на защиту своего пастыря.
Интересно как порой красноармейцы, встречаясь с духом любви, исходящим от станичного пастыря, отступали в злобе, не находя в себе сил противостоять ему. После освобождения из под ареста священник ст. Исправной Николай Копачевский прибыл в станицу, где сразу же принял на себя руководство ремонтом местного храма. В своем рапорте от 21 мая 1919 г. за № 72 он писал: «После моего освобождения из тюрьмы я как-то раз был в церковной ограде и, сделав указание рабочим, пошел домой». В это время мимо проходили четыре красноармейца. Увидев священника, они остановили его и в грубой форме высказали свое неудовольствие проводимым ремонтом, ведь в храме все равно вскоре будет устроен биограф. И далее, выругавшись и поддержав товарища, солдаты захохотали. Священник же, сохраняя полное спокойствие, ответил им: «Если по декрету советской власти предложено православные церкви переделать в биографы, то все же лучше получить это здание отремонтированным и чистым, а не грязным и запыленным». На эти слова мои они только плюнули и обозвали меня патлатым, зубастым чертом и водолазом и ушли», — сообщал священник [14].
Священник с. Новокубанского благочинный Георгий Осецкий 1 июня 1919 г. в рапорте в Кубанский епархиальный совет сообщал, что в его доме неоднократно производились обыски, грабежи, в результате чего причинен убыток общей суммарной стоимостью 20203 рубля (были похищены золотой наперсный крест и даже дароносица, награды и ордена, разорен весь благочиннический архив, уничтожены печати). «При чем один из хулиганов, надев епитрахиль и дамскую шляпу, причащал собравшуюся толпу св. Дарами. В церкви был произведен большевиками обыск, причем обыскивающие были в шапках и курили папиросы. Похищены были Евангелие и кропило, взяты для учета приходо-расходные книги и не возвращены. Священник Осецкий в виду добытых контрразведкой сведений о готовящейся ему смертной казни должен был бежать и скитался по степям и дебрям вместе с своими благомыслящими прихожанами около 3 месяцев» [15].
С января 1918 г. большевиками был занят г. Армавир. Уже в марте по постановлению следственной комиссии был арестован настоятель Никольского храма протоиерей Леонид Федорович Дмитриевский. Сначала он находился в тюрьме Армавирского волостного правления, а затем был переведен под домашний арест с запретом совершать богослужения в храме. Ограничение свободы широко известного и уважаемого в городе священника всколыхнуло все население. Около трех недель отец Леонид содержался под арестом, а под Вербное воскресенье был оправдан на суде перед трибуналом. Существенное влияние на отношение большевиков к духовенству и, в частности, к настоятелю Никольского храма оказало именно настроение городского населения. «Почти весь город следил за ходом моего дела, [население] охраняло меня и только этим я объясняю, что большевики, испугавшись толпы, вынуждены были меня выпустить», — говорил отец Леонид 23 мая 1919 г. члену Особой комиссии. «Вообще, по-видимому, отношение населения города к моему делу побудило большевиков быть осторожными к Церкви в Армавире, и особенных притеснений они не чинили, только потом они воспретили звонить в колокола самую же службу в церкви не запрещали». Вместе с протоиереем в заключении находились трое членов приходского совета, которых, однако, продержали не долго. Является очевидным тот факт, что представители новой власти, опасаясь народных волнений, проявляли умеренное отношение к духовенству, что во многом уберегло его от зверств и гонений [16].
Положение духовенства ст. Староминской с конца 1917 г. по 10 июля 1918 г. было крайне тяжелым. С установлением новой власти в доме у священника Александра Исконицкого начались постоянные обыски, были конфискованы одна тысяча рублей и некоторое белье, револьвер, облачение. Затем в одной половине его квартиры был размещен отдел связи большевицкого отряда, был занят парадный ход, а семье священника приходилось ходить через кухню. Конечно, такое сожительство привнесло лишь негатив: круглосуточный шум и площадная брань не давали покоя. Через два месяца начальство отряда потребовало от священника вовсе выселиться из собственного дома, освободив его для кавалерии. Отец Александр некоторое время был вынужден скитаться без крова, а затем поселиться на окраине станицы в небольшом доме. Однако на этом преследования священника не окончились, вскоре и на новую его временную квартиру стали приходить вооруженные солдаты со своими командирами, свободно рассаживаясь без приглашения, осматривали комнаты, курили и всячески демонстрировали свое презрение к духовенству. Особенно часты были обвинения к отцу Александру, что духовенство тормозит все благие преобразования советской власти, за что непременно оно будет наказано. «Свяш. [священник] Исконицкий, чтобы остановить безбожника, указал на его несправедливость и заблуждения, матрос записав что-то в свою памятную книжку сказал: «А вот скоро увидим, кто из нас несправедлив», — и вышел из комнаты; на дворе он долго говорил с «товарищами» пулеметной команды. Слышны были голоса: «Выгнать попа в кухню и весь тут разговор». Вскорости после сего один из пулеметчиков «по секрету» сообщил свящ. Исконицкому, что ему грозит арест. И действительно в этот же день вечером уже искали Исконицкого вооруженные большевики, пришлось скрываться сначала в станице, потом на кочевке в степи. Дело это было в начале июля 1918 года, а 10 июля большевики спешно очистили станицу, присоединившись к проходившей здесь армии Сорокина» [17]. К сожалению, формат статьи ограничивает объем сведений, которые можно почерпнуть из всех 174 рапортов причтов, поэтому не представляется возможным цитировать все сообщения.
Обращаясь к рассмотрению зверств и убийств, совершившихся над приходским духовенством, следует отметить, что сообщения причтов были как краткие так и пространные. Именно этим можно объяснить отсутствие в документах Особой комиссии описаний обстоятельств смерти большинства священнослужителей.
Стоит отметить характер уничтожений и повреждений православных храмов большевиками в результате антирелигиозной политики. В «Списке поврежденных и разграбленных церквей Кубанской епархии» указаны разрушенные до основания храмы: Рождество-Богородицкий ст. Бекешевской (после танцевального вечера, проводимого в храме, он был подожжен; сгорел весь архив и метрические книги с 1899 по 1916 гг.), Николаевский ст. Барсуковской, разгромлены Стефановский ст. Новокорсунской (расхищена ризница, церковные деньги, на лошадей надевали облачения), Богоявленский ст. Сенгилеевской, храм хут. Ново-кавказского (кроме всего еще была изрезана плащаница и использовалась в качестве попоны для лошади), причинены повреждения в результате артиллерийских обстрелов Преображенскому ст. Елизаветинской, Рождество-Богородицкому ст. Переяславской, храму ст. Новосуворовской, храму Саввы Освященного ст. Кореновской (алтарь использовался как отхожее место), взорван пол в Покровском храме ст. Тифлисской, ограблены Николаевский храм ст. Батуринской, Михаило-Архангельский ст. Кирпильской, Покровский хут. Скобелевского, Петропавловский ст. Платнировской, Рождество-Богородицкий ст. Севастопольской, храм ст. Полтавской, Покровский ст. Новоекатериновской, Вознесенский ст. Пластуновской, Митрофановский ст. Прочноокопской, Иоанно-Богословский с. Ивановского, Покровский ст. Апшеронской, Иоанно-Богословский с. Новокубанского, храмы г. Темрюка, Майкопа, ст. Вознесенской, подворья Свято-Александро-Афонской мужской, Покровского женского монастыря [18].
Таким образом, на основании анализа вышеупомянутых фактов можно восстановить историческую картину церковной жизни на Кубани в 1918-1919 гг. Следствием антирелигиозной политики большевиков стал масштабный хаос, деморализация социальных отношений, повреждение или полное уничтожение культовых сооружений, многие из которых можно по праву считать архитектурными памятниками регионального значения. Важным является и то, что именно после одного из самых сложных периодов в жизни Церкви на Кубани духовенство, находящееся на подконтрольных А.И. Деникину территориях, во главе со своими архиереями нашло в себе силы собраться и решить соборным путем особенно острые проблемы. 1919 г. стал новой вехой в истории Кубанской епархии, получившей полную независимость от архиепископа Ставропольского и Кавказского.
Н.В. КИЯШКО,
член Комиссии по канонизации святых Екатеринодарской епархии
Материал опубликован: Кияшко Н.В. Особенности епархиального управления и церковной жизни на Кубани в 1919 году // Вопросы южнороссийской истории: научный сборник. Вып. 19. Армавир: Дизайн-студия Б, 2015. С. 179-191.
(331)
