Репрессии как инструмент борьбы против православного духовенства и мирян в 1920-е годы

Освобождение современной исторической науки от идеологических штампов недавнего прошлого открывает перед исследователями широкое поле для изучения многих «проблемных» тем советской антирелигиозной политики, к числу которых относятся репрессии. Несмотря на то, что с окончанием Гражданской войны открытый террор большевиков против православного духовенства получил некоторые законные формы и уменьшился, борьба государства с Церковью приобрела лишь большую интенсивность. Помимо репрессивного воздействия власть активно использовала агитационно-пропагандистские методы, базировавшиеся на исключительном постулате: Церковь – реакционный, враждебный советскому строю и обществу институт, с которым необходимо вести непримиримую борьбу. Особенно сильно дискриминационная политика по отношению к Церкви была развернута на территории Кубани, исконно казачьего консервативного края.

Среди авторов, обращавшихся к настоящей теме, можно отметить М.Ю.Горожанину[1], С.Кропачева[2], П.Макаренко[3]. Но все же различные аспекты во многом остаются открытыми для исследователей.

Обращаясь к периодизации репрессий против духовенства на Кубани, следует выделить несколько этапов, особая интенсивность которых диктовалась текущим направлением антирелигиозной политики советского государства. В 1920-1921 гг. по сфабрикованным делам множество священников было осуждено как политические противники продразверстки; в 1922-1924 гг. ОГПУ в сотрудничестве с обновленцами организовывало судебные процессы и высылку за пределы области на длительные тюремные сроки сторонников патриарха Тихона; в 1925-1928 гг. масштабные процессы прекратились и происходили лишь частные аресты. В связи с этим, следует отметить, что первые два периода были особенно трудными для Русской православной церкви и духовенства, число которого власть на местах старалась существенно сократить.

В условиях окончания Гражданской войны и проведения продразверстки представители власти использовали мнимые обвинения в сопротивлении изъятию хлеба, которые позволяли в сжатые сроки расправиться с местными священнослужителями. Масштабные аресты стали началом процесса по борьбе с контрреволюционным кубанским духовенством. Подобная тенденция характерна для достаточно широкого круга регионов, но на Кубани она приняла особенно острые формы в сочетании с различным произволом местной власти.

Так, 9 ноября 1920 г. был арестован священник станицы Новопокровской Николай Михайлович Никольский, обвиненный в сокрытии от разверстки 715 пудов зерна. Арест был проведен незаконно, поскольку сдача хлеба была назначена лишь к 15 ноября. О предстоящем судебном процессе священник не был уведомлен и лишился возможности оправдания и привлечения в подтверждение тому свидетелей, что явилось прямым нарушением советского законодательства [4]. 18 ноября 1920 г. на заседании выездной сессии Кубано-Черноморского революционного трибунала за сокрытие зерна от продразверстки он был осужден к высшей мере наказания, и через несколько дней, 22 ноября, расстрелян как враг советского государства[5].

Подобное обвинение также стало причиной ареста священника станицы Приморско-Ахтарской Арсения Ивановича Леонтовича, обвиненного в злостном сокрытии 309 пудов зерна. Примечательно, что священник, узнав о строгом наказании за наличие любого постороннего зерна, сам пригласил представителя власти и сообщил об имевшейся пшенице. Однако это не было принято во внимание, и 23 января 1921 г. решением Кубано-Черноморского областного ревтрибунала священник был приговорен к расстрелу. Вначале отец Арсений находился под арестом в станице Приморско-Ахтарской, а 1 февраля был переведен в областную тюрьму. В его защиту выступили жители станицы, члены профсоюзов, направившие просьбу о его освобождении на поруки, которую подписали более 300 человек. В тюрьме здоровье священника, болевшего с сентября 1920 г. сыпным тифом, только ухудшилось, и 3 марта в больнице он умер. По результату рассмотрения его кассационной жалобы Кассационный трибунал ВЦИК 9 мая 1921 г. вынес решение отменить приговор и передать дело для повторного рассмотрения в местный трибунал нового состава[6].

По стандартным обвинениям в контрреволюционной пропаганде и связи с высланным за пределы области духовенством в это же время были осуждены прославленные Русской Православной Церковью в лике священномучеников священники протоиереи Михаил Лекторский, Иоанн Яковлев, иереи Андрей Ковалев, Григорий Троицкий и Григорий Конокотин. Отец Михаил был арестован 26 сентября 1921 г. в ст-це Новотитаровской и полтора месяца содержался в заключении в особом отделе 9 армии. Весомые доказательства его вины отсутствовали, но революционный суд довольствовался шаблонными формулировками. Вечером 27 октября вместе с другими заложниками он был расстрелян. 15 сентября был арестован настоятель Дмитриевского храма г. Краснодара протоиерей Иоанн Яковлев, член Временного церковно-приходского управления. Несмотря на положительные отзывы прихожан и епархиального начальства, в ЧК торопились, и уже 23 сентября было вынесено решение тройки о высшей мере наказания, в тот же день приговор был приведен в исполнение.

Ночью 28 сентября 1921 г. по постановлению Кубчека были расстреляны иерей Андрей Ковалев, иерей Григорий Троицкий и иерей Григорий Конокотин. В частности, относительно отца Григория Конокотина было замечено, что «пребывание его в пределах Кубано-Черноморской области мешает строительству советской власти на Кубани»[7].

Не менее трагичным для духовенства стал период 1922-1924 гг., на который пришлась начальная стадия эволюции обновленческого раскола. Стремясь к усилению позиций епархиального управления на местах, уполномоченный обновленческого Высшего церковного управления (далее – ВЦУ) видел свои главные задачи в ликвидации подчинявшегося патриарху Тихону духовенства и дезорганизация локальных оппозиционных очагов сопротивления. Цель этих мероприятий полностью соответствовала интересам государственной власти, поддерживавшей обновленцев с целью организационного и идеологического разложения православной епархии и всего духовенства в целом. В результате этого противостоявшие обновленцам священники со стороны власти зачастую обвинялись в контрреволюционной деятельности, в качестве обвинения на судебных процессах звучала сумма весьма неубедительных, подтасованных ОГПУ фактов, пропагандистских штампов, а приговоры содержали гиперболизацию полученных выводов, характеризовавших обвиняемых исключительно с негативной стороны как классовых врагов нового строя.

Первыми из руководителей оппозиционного обновленцам локального центра в Краснодаре были арестованы 16 декабря 1922 г. настоятель Ильинского храма иерей Александр Маков и протоиерей Александр Пурлевский[8]. Более пяти месяцев священники находились в тюрьме и летом 1923 г. были высланы в Среднюю Азию на два года. Следует заметить, что в одной из докладных записок уполномоченный ВЦУ именно этих священников называл главными врагами, предлагая немедленно выслать за пределы области[9]. Получив досрочное освобождение, в ноябре 1924 г. священники вернулись в г. Краснодар, где продолжили организацию канонических приходов, добившись разрешения служить в Георгиевском храме. Настоятель храма священник Василий Денисов в марте 1925 г. принес покаяние в расколе и был принят в лоно Церкви. Это было одно из первых покаяний священников обновленцев. Безусловно, для власти как и для епархиального управления эти священники были опасны, поэтому 2 марта 1927 г. последовал новый арест с обвинением в антисоветской агитации, популяризации нелегальной религиозной литературы. Проведя четыре месяца в тюрьме, священники после суда были отправлены в лагеря на три года. Отцу Александру Макову было запрещено возвращаться на Кубань, и отец Александр Пурлевский после освобождения также не смог вернуться в родной край[10].

Среди показательных процессов этого периода следует выделить суд над временно-управляющим Кубано-Черноморской епархией епископом Ейским Евсевием (Рождественским), приближенными к нему священниками и мирянами. Проведение заседаний в форме открытых слушаний носило идеологический, агитационно-пропагандистский характер, и было направлено исключительно на формирование у населения негативного взгляда на духовенство и Церковь. Процесс длился 24 дня, с 27 марта по 23 апреля 1923 г., и завершился решением суда, согласно которому епископ Евсевий был приговорен к 7 годам заключения со строгой изоляцией, священник Трофим Сосько к 5 годам, миряне Александр Гангесов и Арсений Зайцев к 3 годам тюрьмы, а Петр Валяницкий, Павел Назаренко и Сергей Лиманский к 1 году заключения[11].

С сожалением нужно констатировать отсутствие объективности среди исследователей, затрагивавших проблему ареста и суда над епископом Евсевием. Вместе с характеристикой в положительном ключе, как борец за каноническую Церковь, он называется человеком, который «организовал массовое выступление ейчан против действий советской власти по изъятию церковных ценностей», стал инициатором общественных волнений[12]. Исследователи компилятивно повторяют против епископа сфабрикованное властью обвинение, в котором он именуется организатором народных волнений против изъятия ценностей, начавшихся якобы с его приказа «бить в набат». Хотя фактически на судебном процессе Преосвященный Евсевий своей вины не признавал и утверждал, что не давал распоряжений бить в набат. Это же подтверждают и свидетельские показания, что звон удалось связать с епископом только через личность звонившего мальчика, который помогал архиерею во время богослужений. Сам же епископ указывал на городского благочинного протоиерея Н.Федотова, доклад которого с обвинением против себя считал ложным[13].

Аналогичным образом власть пыталась расправиться с известным священником г. Армавира, настоятелем Николаевского храма, протоиереем Леонидом Федоровичем Дмитриевским, который до освобождения Патриарха Тихона из под ареста в июне 1923 г. признавал ВЦУ, но затем вышел из подчинения обновленческого епархиального управления и вместе с прихожанами перешел на сторону Патриарха, перерегистрировав общину. В ответ на это епархиальное управление запретило его в священнослужении и назначило нового священника. 19 августа на приходском собрании по случаю назначения нового настоятеля протоиерей Леонид выступил перед верующими с осуждением неканонического ВЦУ. Стремясь устранить от служения и общения с верующими своего противника, отца Леонида, епархиальное управление настоятельно требовало от органов власти его ареста за «антисоветскую деятельность, выразившуюся в будоражении масс против Соввласти»[14]. 9 сентября отец Леонид, псаломщик Жигулин и 6 человек мирян были арестованы по распоряжению Армавирского отдела ГПУ[15].

Жители Армавира не остались равнодушными и после неудачных попыток разрешения проблемы на местном уровне, в октябре 1923 г. направили жалобу в ВЦИК с требованием освобождения из под ареста священника и членов приходского совета. Активная позиция прихожан, выступивших в защиту своего пастыря, насторожила местную власть, медлившую с началом судебного производства. Благодаря ходатайствам верующих, в декабре последовало предписание ОГПУ об освобождении священника и псаломщика из под ареста, о чем сообщалось в письме ОГПУ от 17 декабря 1923 г. в 5-й отдел Наркомюста[16].

Таким образом, к концу 1920-х гг. репрессивным путем государственной власти удалось добиться значительного разложения канонической епархии Патриаршей Церкви на Кубани, последовательно ликвидировав локальные оппозиционные очаги сопротивления обновленчеству. Поддержав раскол, власть не только внесла разделение в церковное сознание народа, но и поставила в безвыходное положение многих священнослужителей. Идентифицировав на фоне церковного раскола ярких и идейных священников, власть под гиперболизированными обвинениями смогла официально устранить их, значительно ослабив всю церковную жизнь региона в целом. Использование репрессивного метода для осуществления антирелигиозной политики позволило государству дестабилизировать положение духовенства и мирян в регионе.

Н.В.Кияшко,

член Комиссии по канонизации святых

Екатеринодарской епархии

Материал опубликован: Кияшко Н.В. Репрессии как инструмент борьбы против православного духовенства и мирян в 1920-е гг. // Церковь. Богословие. История: материалы V Международной научно-богословской конференции (Екатеринбург, 2-4 февраля 2017 г.). – Екатеринбург: Екатеринбургская духовная семинария, 2017. – С. 73-79.

(284)