Греков М.Б. Красноармейская тачанка. Выезд на позиции. 1933 г.
Актуализация документов о духовенстве, пострадавшем в период Гражданской войны на Кубани и Ставрополье, сегодня представляется значимым этапом в области увековечивания жертв красного террора и осуществления политики памяти. Прошедшее в 2018 г. 100-летие трагических событий вновь придало интенсивность обсуждению проблем террора и его жертв в научно-исследовательском и общественном дискурсе.
Обращаясь к проблеме красного террора против православного духовенства на юге России, необходимо отметить существенный вклад в ее изучение Ю.А. Бирюковой, посвятившей статью анализу этого явления в пределах Области Войска Донского и Донской епархии [1]. Отдельные эпизоды террора осветили С.Н. Гетманская, М.Ю. Горожанина и иеромонах Антоний (Малинский) [2]. Несмотря на очевидную актуальность проблематики красного террора, региональные исследователи ограничивались изучением списка жертв, опубликованного протопресвитером М.Польским, и не предпринимали попыток для расширения исторической картины и выявления новых имен. Многочисленные новые документы и материалы были введены в научный оборот авторами настоящей статьи в публикациях разных лет [3].
Красный террор как бессистемное явление, возникшее в период глубокого кризиса, гражданского противостояния и войны, на периферии, по выражению С.П. Мельгунова, принял характер разнузданной кровавой бойни [4]. Расстрелы и зверские убийства, проводимые большевиками при установлении советской власти, носили характер стихийной расправы, доходившей до нечеловеческой «жажды крови». Классовый ландшафт террора включал в себя не только светских лиц, но и духовенство: как православное, так и инославное. Для эскалации большевистского красного террора характерно то, что он намеренно направлялся против наиболее «слабых» противников – священнослужителей. Лишенные возможности физически противостоять факторам террора, они становились первыми жертвами. Особенно жестоким образом расправы проводились в районах боевых действий, превращаясь в нечто «безжалостно механистическое» [5]. Справедлив тезис А.Л. Литвина о беспощадности террора в регионах или участках фронта, где сопротивление большевикам угрожало их существованию [6]. Из постановления ЦК РКП (б) от 26 ноября 1918 г., принятого во время успешного наступления войск А.И. Деникина на юге: «Красный террор сейчас обязателен, чем где бы то ни было и когда бы то ни было, на Южном фронте – не только против прямых изменников и саботажников, но и против всех трусов, шкурников, попустителей и укрывателей. Ни одно преступление против дисциплины и революционного воинского духа не должно оставаться безнаказанным…» [7].
Невозможно не согласиться с В.П. Булдаковым, который, сравнивая природу красного и белого террора, отмечает кардинальное отличие террора большевиков, не случайно принявшего со временем масштабы, соответствующие классовой репрессивности государства [8].
Красный террор против духовенства в пределах юга России представлял собой стихийное бессистемное локальное явление, чаще всего инициируемое революционными боевыми отрядами. Ко времени активной фазы Гражданской войны на юге Кавказская и Ставропольская епархия представляла значительную административно-территориальную единицу, включавшую в себя духовенство Кубанской области с Черноморской губернией и Ставропольскую губернию. В настоящей статье предпринята попытка обратиться к отдельным эпизодам террора в 1918 г. на примере духовенства Кубани и Ставрополья.
Среди духовенства Кавказской епархии в 1918 г. было широко известно о смерти священника станицы Барсуковской Кубанской области Григория Васильевича Златорунского, смерть которого потрясла верующих региона [9]. В начале июня 1918 г. после неудачного наступления казаков на занятую красными станицу Невинномысскую, отряды большевиков перешли в наступление и, заняв Барсуковскую, в первую очередь ворвались в дом отца Григория, на которого донесли иногородние как на монархиста и врага власти советов. Его обвинили и в том, что при выступлении казаков он отслужил молебен и приобщил их Святых Таин, напутствуя перед возможной смертью.
Преемник священника-страдальца по приходу иерей В.Хохановский 30 мая 1919 г. сообщал, что шестеро вооруженных большевиков вошли в дом священника и грубо вывели его. На вопрос священника о причине ареста один из участников отряда пренебрежительно бросил: «С вами, батюшка, нужно разговаривать не часы, не дни, а целые месяцы, отправляйтесь в Богословку [место квартирования штаба]». По пути следования конвоиров были арестованы многие казаки, которых доставили в тюрьму села Богословского. Вокруг арестованных собралось множество местных жителей, издевавшихся и поносивших недобитых «кадетов». «Ага волохатый! Попался, будешь знать, как молебны служить да деньги давать!», — кричали женщины отцу Григорию. Кто-то даже предложил: «Давайте выведем Барсуковского попа во двор и поставим его на возвышенное место, чтобы лучше расстрелять». Это предложение было встречено восторженными возгласами, толпа направилась ломать двери тюрьмы, но была остановлена солдатами, приставленными для охраны заключенных.
На другой день матушка отца Григория принесла ему обед. «Убьют тебя! Непременно убьют», — твердила она сквозь слезы. «Не печалься! Моя смерть очень хороша, ибо я погибаю невинно и лучшей смерти мне не надо. Ты сама знаешь, что я всегда стремился пострадать за правду. Может быть, меня убьют где-нибудь за станицей, не дадут хоронить, — и за этим не плачь», — отвечал мученик, ободряя ее.
Вечером 7 июня начался революционный суд, на который был доставлен из тюрьмы священномученик Григорий и встречен громкими торжествующими криками собравшейся толпы. Особенно сильно кричали и издевались, плевались, гримасничали и выкрикивали различные ругательства в его адрес женщины. Некоторые из них даже пытались дернуть его за волосы. Молясь о милости Божией и прощении к ненавистникам, священномученик терпеливо переносил все насмешки и оскорбления.
Для суда от каждого большевистского отряда были вызваны по два делегата. Сначала были прочитаны письма от разных лиц, в которых сообщалось о контрреволюционной работе отца Григория.
Затем начался допрос священника. С первых же его слов судьи убедились, что никаких молебнов о победе казаков он не служил и не давал деньги, как ложно донесли иногородние жители. Один судья стал доказывать невиновность священника и настаивал на его освобождении. В результате начались споры и прения… В это время на суд пришли новые обвинители, которые упорно утверждали, что отец Григорий монархист, и предлагали в качестве свидетельств многочисленные обвинительные записки.
В результате против священника был вероломно настроен учитель Барсуковской школы, которого заставили рассказать, как вел себя мученик после отречения императора. Запуганный свидетель сообщал, что отец Григорий после падения монархии говорил о приближающейся кровавой междоусобной войне, что «власти и прав не будет, а составятся шайки и будет сплошной грабеж». По рассказу свидетеля, такие слова отца Григория вызвали гнев у местных учителей, которые объявили его контрреволюционером и решили арестовать. На тайном совещании распределили обязанности при аресте: кто-то должен был схватить за руки, а другие сорвать с него крест. Приготовлена была и тачанка, чтобы отправить его к властям в город Армавир. В определенный день около полуночи отца Григория пригласили в школу, но почему-то никто не решился сделать то, что ему было намечено. «Мы только заявили, чтобы он не ходил с молитвой, ибо слышали, что он научает народ не отдавать землю, а сам ее будет отдавать. Но о. Григорий сказал, что наоборот уговорил казаков, если будут отбирать – отдавайте, чтобы не было кровопролития. И мы его отпустили», — закончил свой рассказ учитель.
После этого свидетельства вновь начались прения судей. Одна группа находила священника невиновным, другие же, во главе с матросами, требовали его казни. Долгое время длились споры, но в результате голосования группа с матросами превысила другую на один голос, и отец Григорий был осужден на смертную казнь.
Суд закончился в середине ночи, поэтому расстрел решили отложить до наступления утра. Однако через пару часов после окончания суда матросы получили срочный приказ вернуться в станицу Отрадную, где начались столкновения с казаками. Как писал современник, «перед отходом им захотелось напитаться крови» [10].
Перед выездом из станицы матросы ворвались в помещение, где находились заключенные, и грубо вытолкали отца Григория вместе с пятью казаками. По дороге на окраину села отец Григорий, как истинный пастырь Христов, несмотря на окрики и удары конвоиров, не переставал поддерживать и укреплять своих собратьев-казаков, благословляя каждого перед смертью. Один за другим они были убиты.
Для казни священника выбрали «самого безбожного и отчаянного» матроса. В ожидании мученика он стоял и «вальяжно размахивал шашкой». Смиренно и кротко подошел к нему отец Григорий, но в этот момент что-то необычное случилось с палачом: будто увидев необыкновенное видение, явленное силой Божией, мучитель задрожал, резко бросил шашку и, подняв руки вверх, закричал: «Не буду я его рубить, что хотите делайте, не буду». С этими словами он упал парализованный по рукам и ногам с отнявшим языком.
Но и это событие не изменило намерений большевиков. Стоявшие рядом матросы, выхватив шашки, кинулись на отца Григория и зверски закололи его. Падая, он произнес: «Умираю за Веру, Царя и Отечество». Его бездыханное тело раздели до нага и, посыпав сухим навозом, бросили на месте казни.
Вскоре после смерти жена и дети отца Григория обратились к комиссару села за разрешением совершить погребение священника. Но он, даже не выслушав просьбу, приказал немедленно зарыть всех убитых на месте казни, запретив омывать тела родственникам. Наспех была вырыта яма, которую застлали коврами и положили рядами шестерых казненных, накрытых простынями. Вскоре под домашний арест на полтора месяца была заключена вся семья отца Григория, которая без конца «подвергалась всевозможным насмешкам и издевательствам» [11].
Не менее ужасной стала расправа большевиков из отряда матроса Рыльского над священником села Бешпагир Ставропольской губернии Димитрия Семенова в августе 1918 г. Очевидцы сообщали, что во время грабежа и насилия, которое творили большевики, вступив в село, отец Димитрий на проповедях обличал их, призывая прекратить разбой. Именно это и стало достаточной причиной для совершения карательного суда над пастырем. Перед смертью отец Димитрий попросил палачей времени для своей последней молитвы. «Молись, молись!», — закричало несколько человек. «Едва молитва была окончена, красноармейцы набросились на свою жертву и шашками изрубили ему голову. Бездыханный труп сбросили под кручу, недалеко от места казни. “Теперь не будет призывать опомниться”», — радовались палачи.
После выхода красноармейцев из села, состоялись похороны убиенного священнослужителя и других жертв террора: «Особенно трогательны были похороны священника Семенова: почти все село вышло проводить прах мученика и многие оплакивали его безвременную кончину», — писал очевидец [12].
Таким образом, уже на примере жизни священников Григория Златорунского и Димитрия Семенова видно, что причиной их смерти стал священнический сан и принадлежность к Православной Церкви. Представители духовенства рассматривались большевиками как классовые враги, подлежащие беспощадному уничтожению, о чем свидетельствует сама история.
председатель Комиссии, священник А.Небавский
Н.В. Кияшко
Материал опубликован: Небавский А., свящ., Кияшко Н.В. Духовенство Кавказской и Ставропольской епархии в годы красного террора на юге России // Отрадненские историко-краеведческие чтения. Выпуск VII: Материалы Межрегиональной научной конференции / Ред.-сост. С.Г. Немченко. Армавир: Издатель Шурыгин В.Е., 2019. С. 29-32.
(212)
