Политика притеснения священнослужителей и членов их семей на Кубани в 1920-1930-е годы

На основании архивных материалов в статье С.Н. Малахова рассматривает ограничения в гражданских правах священнослужителей Русской Православной Церкви и членов их семей на Кубани в 1920-е – 1930-е годы. Выявлены формы и методы вытеснения священнослужителей и клириков из различных сфер общественной жизни, а также негативные  последствия подобной практики для лиц бывшего «духовного сословия» и тех, кто был с ними непосредственно связан.

Несмотря на отмену сословий в России после Октябрьской переворота, в советских анкетных данных сохранялось требование указывать свое социальное происхождение. Периодически, используя эти данные, государственный аппарат осуществлял «чистки» от «социально-вредных элементов», которые могли «мешать» строительству социализма, вести «подрывную деятельность». К числу неблагонадёжных были причислены в первую очередь представители духовенства, как носители чуждого коммунистической идеологии мировоззрения. Ограничения и поражения в правах распространялись не только на них, но членов их семей и родственников. Периодически проводимые кампании «по борьбе с  взяточничеством», «вредителями» и пр. в советских учреждениях в первую очередь приводили к сокращению лиц «духовного происхождения», даже если бывший служитель культа снял с себя сан и занимался светской деятельностью; касалось это и детей священнослужителей. Кроме того,  подобная практика распространялась на бывших дворян, офицеров царской и белой армий, полицейских, представителей буржуазии и т.д.

Так, аттестационная комиссия, проводившаяся летом 1923 г. в Армавирском отделе Кубано-Черноморской области под лозунгом борьбы со взяточничеством (на самом деле эта была «чистка кадров» по классовому принципу), потребовала «исключить (т.е. уволить с занимаемой должности. – Авт.) как несоответствующую назначению и духовного звания» в Урупской волости переписчицу  Гирскую Е.А. (ст. Бесскорбная), Богоявленскую Е.Н. (ст. Богословская), а делопроизводителя Страшкевича Е.Н., «исключить как бывшего священника»[1, л. 13, 14].В инструкции о выборах в Советы, утверждённой президиумом ЦИК СССР 28 сентября 1926 года, говорилось, что конституции Советских республик лишают отдельные группы населения избирательных прав, а именно служителей религиозных культов. По Армавирскому округу в перевыборную кампанию 1927 года было лишено избирательных прав всего 30712 человек. Из них 950 – бывшие и настоящие священнослужители [2, л. 63, 64]. Поражение в правах распространялось и на родственников.Например, проживавший в ст-це Отрадной сын священника Косминский Михаил Павлович, служащий, 1905 г. рождения, сын священника, живший с матерью, тоже был лишен избирательных прав[3, л. 36].

Органы ОГПУ относились к священнослужителям, монахам как потенциально опасным и идеологически враждебным элементам, поэтому любые нарушения, требований власти с их стороны  могли закончиться приводом в правоохранительные органы с последующим наказанием. 19 ноября 1924 г. священника ст. Попутной Павла Хомякова потребовали препроводить в отдел ОГПУ г. Армавира [4, л. 126]. Община «тихоновского направления» ст. Дмитриевской  пожелала пригласить для богослужения священника Бабычева, но ей было отказано, поскольку Бабычев «разыскивается как скрывающийся от следствия», а затем на том основании, что не проживает в станице [4, л. 800]. Применяя своеобразный «ценз оседлости» власти препятствовали приезду в общины «старого толка» священников и проведению богослужений, что ставило «тихоновские» общины в неравное положение с «обновленческими».

Власть всячески препятствовала паломническим поездкам. Когда гр. Дудин Иван Тимофеевич, проживавший в ст. Темижбекской подал в декабре 1924 г. заявление на выезд за границу, в Грецию (на Афон) административный отдел округа запросил ГПУ, нет ли на него «компрометирующих данных» [4, л. 268]. Задерживались лица монашеского звания. Так, 8 августа 1926 г. Армавирская милиция арестовала неизвестную монашку, но она отказалась давать сведения о себе, её продержали сутки в отделении и освободили, поскольку регистрационное бюро и органы дознания Армугро не имели права задерживать для выяснения личности более чем на одни сутки [5, л. 425, 426.]. Этим обстоятельством, видимо, монахи пользовались при перемещении по территории Северо-Кавказского края. Из Баталпашинского РИКа 16 июня 1927 г. в округ сообщили, что в ст. Сторожевой поселились группы монахов и монахинь, «установить всех не представляется возможным, они прибывают из окрестных районов и автономных областей». Милиции было дано задание выявить более подробные сведения о монахах [6, л. 191].

Враждебное отношение к сторонникам патриаршей церкви со стороны официальных структур ясно прослеживается в записке начальника Армокротдела ОГПУ Щербака, направленной в октябре 1924 г. в Исполком округа: «…Часть группы верующих, именующихся “Группой старого толка”, являются политически неблагонадежным элементом, некоторые из них по нескольку раз были арестованы, обвиняясь в политических и уголовного характера преступлениях, почему регистрация общины даст им возможность проводить вредную Соввласти деятельность среди организованной группы тёмного населения, почему допустить указанную группу к регистрации считаем излишним».

Внутри общин внедрялась сеть информаторов, которые сообщали о настроениях верующих и деятельности священнослужителей. Излишняя ретивость совслужащих в этом направлении даже иногда приводила в смущение официальные органы. Так, вероятно, по собственному почину секретарь Прочноокопского сельисполкома требовал от общины верующих предоставления сведений, собираемых в секретном порядке, за что был «приведён в чувство» начальником административного отдела Армавирского округа [4, л. 797].

Многие священнослужители под давлением власти и в силу других, чаще мировоззренческих и материальных причин оставляли пастырское служение, снимали сан и переходили на гражданскую службу. Но власть бдительно следила за «попутчиками», не забывала их церковного прошлого.

12 июня 1925 г. Бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) предложило пополнить штат сельских учителей новым «советским учительством», хотя подходить к замене кадров предлагалось «персонально», с учётом политической обстановки и настроений населения. Тем не менее, в выписке из протокола №83, в частности, говорилось: «Считать необходимым органам ОНО произвести замену учителей, проявивших неспособность и пожелание усвоить содержание и формы Советской работы (главным образом бывших белогвардейских офицеров, членов враждебных партий, из среды духовенства и эмигрантов). В первую очередь приступить к замене в округах: Донском, Кубанском, Армавирском, Терском и Майкопском»[7, л. 11]. Последовали затем из округа и прямые указания педагогов «духовного звания» уволить [7, л. 36, 37].

В ноябре 1925 г. в Армавире ОГПУ потребовало данные на заведующего учебной частью колонии «Детский труд», педагога «духовного звания» Андрианова, «бывшего псаломщика – кандидата в диаконы»; в ориентировке сообщалось, что его жена Нефёдова – дочь священника, а руководитель [колонии] Нефёдов – родной брат жены Андрианова. Эти сведения стали основанием для увольнения «лиц духовного сословия» с работы  25 декабря 1925 г.[7, л. 3].

Бдительные граждане требовали исключать из школ детей священников под тем предлогом, что не хватает мест для детей крестьян, а на этих местах учатся дети попов. В мае 1924 г. в ОГПУ Армокруга поступила жалоба, что в «ст. Григорополисской в профтехнической школе состоит учеником сын попа той же станицы Коротко (Николай, сын священника Владимира Ивановича Кроткова. – Авт.), и поп заявляет, что “я хотя и поп, а сына учу в коммунисты”»[8, л. 2]. Замначальника Армокротдела ОГПУ Киль требует в июне 1924 г. от Отдела образования разобраться: «…Рабочих и бедноту возмущает подобное заявление и они открыто заявляют свое недовольство, и даже требование, о предоставлении места, занимаемого поповским сыном, сыну рабочего или крестьянина, о чем в порядке информации сообщаю Вам для сведения и принятия соответствующих мер» [8, л. 2]. «Принятие мер» означало исключение из школы «классово чуждого элемента» и фактический запрет на образование для ребёнка.

Григорополисский райком ВКП(б) начал борьбу с «поповскими» детьми в школе. Было подсчитано, что в школах II ступени насчитывалось до 19 детей духовенства «набора прошлых лет». На бюро райкома 2 сентября 1926 г. был поставлен вопрос о возбуждении ходатайства перед Окружным комитетом партии: дать директиву Окроно по районам «на предмет взимания платы за проучение с упомянутых лиц» [7, л. 85]. То есть советские органы власти хотели взять с детей духовенства плату за прошлые годы обучения, «задним числом», но при этом они не гарантировали возможности  обучаться им  в дальнейшем.

Ситуация в школах была тяжёлой. Например, по секретным донесениям, школы в станице Казьминской отапливались соломой, в старших классах не хватало учебников, 50% детей находилось вне школы из-за отсутствия свободных мест. Бедные были недовольны введением 2-х рублевого налога за обучение и покупкой письменных принадлежностей за свой счёт. Учителя, не получавшие вовремя даже мизерную зарплату, уроки не вели, «ходили на охоту», наблюдался уход бедных детей из школ. Население было недовольно образованием: «В Совшколах ничему не учат, дети учатся по 4 года, а читать не научили»[8, л. 27, 29].

На этом неблагоприятном фоне все шире получает распространение репетиторство и домашнее образование, в том числе и Закону Божьему. По сведения, оказавшимся в распоряжении ОГПУ Армокруга в 1926 г., выявили, что  подпоручик Шершнев (в 1924 г. подозревался органами в связях с бело-зелеными бандами в окрестностях ст. Григорополисской. – Авт.] подпольно занимается обучением детей грамоте и Закону Божьему за вознаграждение. В ст. Прочноокопской даже имелся подпольный учитель, который «набрал из зажиточных кулаков детей и ежедневно производит с ними занятия по закону божию. Администрация и местком Рабпроса об этом знают, но мер никаких не принимают. Учеников у него до 20-ти человек» [8, л. 41].

Принятие совработниками на дому священнослужителей по церковным праздникам отслеживалось партийными органами с соответствующими последствиями для хлебосольных хозяев. Так, секретарь Каменнобродского райкома ВКП(б) известил заведующего Армокроно т. Галкина, что 7 января / 25 декабря 1926 г. районный инспектор Соцвос т. Коломийцев принимал у себя на квартире христославщиков на т.н. «Рождество», выполнял религиозные обряды и вообще «держит тесную связь с попами». Через допросы свидетелей было установлено, что Коломийцев «радушно» встретил диакона Скорикова и псаломщика Струкова, «пожимал им руки, после пения тропаря (Рождество), во время беседы православных людей поддерживалась абсолютная солидарность со стороны Коломийцева, что духовенство – это рычаг, направляющий всё человечество к хорошей, светлой жизни, далее беседа сводилась к тому, что духовенство много терпит невзгод со стороны Соввласти. Коломийцев уплатил христославщикам 5 рублей». Далее сообщалось, что «Коломийцев – сын попа, имеет брата попа, который поддерживает его чем может» [8, л. 54].

Празднование Рождества для бывшего завроно Каменнобродского района т.Коломийцева закончилось печально. Он был обвинен по статьям 105.Ч 1-я, 113.Ч.1-я и 116 УК РСФСР, отстранен от занимаемой должности согласно постановлению Народного следователя 19-го участка Армокруга от 10 августа 1926 г. и откомандирован в Армокроно для принятия дальнейших решений по его делу [8, л. 105].

Иногда органы ОГПУ были даже вынуждены защищать права духовенства от излишне ретивых местных администраторов. Так, начальник административного отдела Петропавловского района Стригин в конце 1924 г. начал отбирать «советские» удостоверения личности у представителей духовенства, мотивируя эти действия тем, что «духовные лица – не граждане». Жалобы на неправомерные действия поступили в округ. ОГПУ потребовало навести порядок. Начальник Адмотдела округа был вынужден разъяснить своим подчиненным: «В законах Республики нет указаний об отнятии гражданства у лиц духовного звания, они только ограничены в правах ст. 65 Конституции РСФСР. Права они на получение удостоверения личности не лишены» [4, л. 256].

Обострение классовой борьбы, искусственно разжигавшейся властью в период коллективизации сельского хозяйства и индустриализации, использовалось для расширения дальнейших репрессий и социально-политических ограничений прав священнослужителей и их семей, вытеснения влияния Русской Православной Церкви на повседневную жизнь народа. Особенно трагическими стали голодные  1932–1933 годы, которые, как показывают анкетные данные,  привели к окончательному исходу многих священнослужителей и клириков из Церкви, смене рода деятельности и места жительства. Но даже в этих условиях репрессивные ограничения по отношению к православному духовенству не ослабевали.

Антицерковная политика резко усилилась в Азово-Черноморском крае в период подготовки к выборам в Верховный Совет СССР, назначенным на 12 декабря 1937 года. Выборы, согласно принятой в 1936 году Конституции СССР, должны были впервые пройти на основе всеобщего равного и прямого избирательного права при тайном голосовании, в отличие от предшествовавших, в которых голоса «отсекались» по классовому принципу. В советской печати выборы 1937 г. пропагандировались (слова И. Сталина) как «единственные действительно свободные и действительно демократические выборы во всем мире» [9]. Право голоса получили и «лишенцы», в том числе священнослужители. Но власть боялась возможного непредвиденного результата по итогам голосования, что не получит поддержки в достаточной мере.

Как исключали из числа голосующих «неугодный» и опасный для советской власти элемент видно из диалога начальника Управления НКВД по Краснодарскому краю И.П. Малкина и секретаря Отрадненского райкома ВКП(б) Я.П. Команёва на совещании секретарей городских и районных комитетов ВКП(б) о подготовке к выборам в Верховный Совет Союза ССР 18–19 октября 1937 года: « – Малкин: А как насчет контрреволюционных дел? – Команёв: Есть у нас поп, не то полковник, не то другой чин, имеет много заслуг в царской армии, служил во флоте, к слову сказать, очень умная и толковая сволочь. В один из церковных праздников организовал церковный обед и сорвал нам два дня работы. Сейчас краевое Управление НКВД дало санкцию изъять его, когда я приеду, его, наверное, уже не будет…» [10, л.76–77; 11, с. 728].

В отчётном докладе секретаря Краснодарского крайкома ВКП(б) Л.П. Газова на 1-й Краевой партконференции по состоянию образования, культуры и антирелигиозной пропаганды в Краснодарском крае, состоявшейся 10 июня 1938 г. было отмечено: «Мало и слабо партийная организация занималась антирелигиозной пропагандой. Работа по антирелигиозной пропаганде только начинается. На 1-е мая 1938 г. в крае имеется пока всего лишь 889 союзов воинствующих безбожников, с количеством членов 22.547человек. Антирелигиозная пропаганда в крае проводилась до сих пор не систематически, компанейски. Постоянной и серьезной работы в этой области не было». Докладчик призывает усилить борьбу с «поповско-церковной, сектантской контрреволюцией», а в антирелигиозной пропаганде добиться в ближайшее время «решительного перелома» [11, с. 428; 12, л. 76]. И этот «перелом» был достигнут. К лету 1942 г. (началу немецко-фашистской оккупации Кубани) количество православных приходов на территории Краснодарского края в результате их массового закрытия под давлением советской власти сократилось до 7: из них 4 прихода были  обновленческой ориентации  и 3 – тихоновской [13, л. 1].

Итак, в результате «красного террора», проводившегося на Кубани в годы Гражданской войны, а также системной антицерковной политики в первые десятилетия советской власти: открытого физического, политического и социального притеснения православного духовенства произошло резкое сокращение численности священнослужителей, повлекшее за собой соответствующую деградацию церковно-административной структуры, что поставило под вопрос к началу Великой Отечественной войны самоё существование Русской Православной Церкви  на Кубани.

С.Н. МАЛАХОВ,

к. и. н., доцент, старший научный сотрудник

ГБУ «Институт истории и археологии Республики Северная Осетия-Алания»

А.С. МАЛАХОВА,

к. и. н., доцент кафедры всеобщей и отечественной истории,

ФГБОУ ВО «Армавирский государственный педагогический университет»

Материал опубликован: Малахов С.Н., Малахова А.С. Политика притеснения священнослужителей и членов их семей на Кубани в 1920-1930-е годы // Актуальные вопросы истории, философии и права: сб. статей VI Международной научно-практической конференции (13 сентября 2021 г.). Петрозаводск, 2021. С. 101-109.

(105)