Тема мученичества Кубанского духовенства в годы Гражданской войны сегодня остается еще во многом открытой для исследователей. Основной причиной, препятствующей всестороннему изучению подвига священнослужителей, является значительная разрозненность исторических источников, а подчас и полное их отсутствие. Сложное состояние общества в период братоубийственной войны и политического кризиса, безусловно, отразилось на количестве и качестве сохранившихся документов. Именно этим объясняется ничтожно малое количество доступных архивных материалов, в большей степени содержащих лишь скупые сведения непосредственно о самом факте смерти без указания конкретных обстоятельств.
Использование материалов нарративного характера при изучении обстоятельств гибели священнослужителей играет особую роль, поскольку именно эти источники содержат в себе ценные эмпирические дополнения. Стоит заметить, что в работе с этим комплексом документов необходимы целостность взгляда, объективность и историзм. Эти качества являются базовыми элементами в работе Комиссии по канонизации святых Екатеринодарской епархии. В настоящей статье на основании широкого спектра исторических источников будут раскрыты обстоятельства жизни и подвига священника, погибшего в 1918 г. от рук большевиков.
Священник Михаил Антонович Пендо не был природным кубанцем, но волей Божией ему было суждено оказаться среди кубанских казаков и вместе с ними принять мученическую кончину. Он родился 15 сентября 1874 г. в селе Морино Минской губернии в семье крестьянина [1]. Детство Михаила проходило в бедной сельской среде, отличительной чертой которой являлась истовая вера и благочестие. Образование, как позже писал сам отец Михаил, получил домашнее. Однако в послужном списке за 1898 г. указано, что Михаил Антонович обучался в народном училище [2].
В 1894 г. он был принят послушником в братию Виленского Свято-Троицкого монастыря, где 5 лет проходил разные послушания и сдал экзамен на звание псаломщика при Литовской духовной консистории [3].
31 января 1897 г. послушник Михаил направил протопресвитеру военного и морского духовенства прошение, в котором просил о получении должности псаломщика военного ведомства, о себе добавив, что обладал голосом первого тенора и превосходно знал нотное пение [4]. Настоятель монастыря архимандрит Иннокентий характеризовал его так: «скромен, видом приличен. За время 5- летнего пребывания в монастыре он ни разу не был замечен в каких – либо выдающихся проступках или [неразборчиво] какой либо страсти» [5].
24 февраля 1899 г. Михаил Антонович был назначен псаломщиком храма Форта-Александровского Закаспийской области [6]. 24 июня 1902 г. «для пользы службы» псаломщик Михаил Пендо был переведен в Карсский военно-крепостной собор [7]. К концу августа он прибыл к новому месту своего служения. 10 декабря 1902 г. неожиданно была открыта вакансия псаломщика при Александро-Невском военном соборе г. Тифлиса. В срочном порядке распоряжением протопресвитера Михаил Антонович был переведен на эту должность [8].
Его безукоризненная служба не осталась без внимания духовного начальства. 12 июля 1905 г. настоятель Александро-Невского военного собора протоиерей Димитрий Виноградов направил протопресвитеру просьбу посвятить Михаила в стихарь, что было совершено 5 августа 1905 г. [9].
Спустя некоторое время настоятель собора вновь обратился к протопресвитеру с просьбой назначить Михаила на должность нештатного диакона. Отметив его усердие к службе и высоконравственную жизнь, он находил необходимым рукоположение и отмечал, что Михаил мог бы заменять штатного диакона во время его отсутствия [10]. Для положительного решения этой просьбы настоятелю собора потребовалось приложить немало усилий, в том числе просить начальника штаба Кавказского округа ходатайствовать перед протопресвитером об утверждении при соборе должности нештатного диакона.
Вскоре просьба была удовлетворена, и 5 марта 1906 г. Михаил Антонович был рукоположен Преосвященным Евфимием, епископом Горийским, в сан диакона [11]. Несколько лет продолжалось служение отца Михаила в диаконском сане. В 1912 г. он получил право на звание учителя церковно-приходской школы, а в 1913 г. успешно сдал экзамены и «признан подготовленным для исполнения обязанностей священнического звания» [12]. Интересно заметить, что формально он не проходил обучение в духовной семинарии, но успешные результаты экзаменов свидетельствуют о том высоком уровне самостоятельного изучения предметов, которого добился отец Михаил.
С началом Первой мировой войны в отправленных на фронт воинских подразделениях дольно скоро выявилась острая нехватка священников; штатное духовенство (находившееся при армии в мирное время) не могло всецело обеспечить духовное окормление всей армии. 30 октября 1914 г. приказом протопресвитера военного и морского духовенства отец Михаил Пендо было назначен священником 2-й Кавказской бригады Государственного ополчения, а 17 ноября рукоположен в сан пресвитера епископом Эриванским Пименом (Пеговым) [13].
Реалии военного времени свидетельствовали, что деятельность армейского духовенства не должна была концентрироваться исключительно на исполнении пастырских обязанностей (совершение Богослужений, треб, образовательной деятельности и тд.). Учитывая данные тенденции, была разработана специальная инструкция для военного и морского духовенства под руководством знаменитого протопресвитера Георгия Ивановича Шавельского, которая «разъясняла каждому – полковому, госпитальному, судовому и другому священнику, где он должен находиться, что он должен делать во время боя и в спокойное время, о чем и как проповедовать» [14]. Согласно инструкции, бригадно-артиллерийский или полковой священник во время боя должен был находиться на передовом перевязочном пункте, где обычно скапливались раненые, «но и к этому пункту священник не должен быть привязан: он должен был пойти и вперед – в окопы и даже за окопы, если того потребует дело» [15].
Местом основного расквартирования вверенных духовному попечению отца Михаила войск было селение Саракамыш, но некоторые из дружин находились в соседних населенных пунктах, в которых также постоянно чувствовалась необходимость присутствия священника.
Уже в декабре 1914 г. подразделения бригады приняли участие в первых боевых действиях. Рапортом 12 декабря начальник 579-й дружины доносил, что его дружина вступила в бой с неприятелем на Бардусском перевале при выходе из казарм в сторону селения Верхний Саракамыш, и роты 589-й дружины, собранные для выступления на Эйаги, столкнулись на перевале с отрядом турок, открывшим огонь по заставе пограничников [16]. Эти данные указывают на то, что уже практически с первого месяца служения отец Михаил оказался на передовой линии в непосредственной близости от противника.
Даже в условиях постоянных боевых действий армейское руководство придавало особое значение совершению богослужений, ведь для любого воина это Причастие Святых Таин и молитва могли стать последними в жизни. В день Рождества Христова 25 декабря 1914 г. в с. Благодарном, в котором расположились части 588-й и 597-й дружин, отец Михаил в помещении сельской школы совершил Божественную литургию. Так как одновременно посетить все подразделения бригады отец Михаил не мог, то вскоре после праздника он отправился для исполнения треб в селение Саракамыш, а затем вновь в селение Благодарное, о чем своевременно извещались все штабы полков приказом начальника бригады [17].
Энергичная деятельность и жертвенное служение бригадного священника были отмечены церковным начальством. 13 июня 1915 г. священник Михаил Пендо получил назначение на должность гарнизонного благочинного селения Саракамыш, 10 ноября был награжден набедренником, а в декабре этого же года по ходатайству Командующего Кавказской армией награжден орденом св. Анны 3-й степени [18].
В феврале 1916 г. бригада в составе Кавказской армии приняла участие в важнейшей операции по захвату крепости Эрзерум, которая открыла для русской армии путь вглубь территорий противника. Штурм крепости начался 29 января, а 4 февраля передовые части уже вступили в город. Вместе с войсками на передовых позициях находился и отец Михаил, как бригадный священник, оказывая молитвенную, пастырскую и медицинскую помощь воинам.
«За отлично-ревностное, самоотверженное исполнение пастырских обязанностей во время боев при взятии города Эрзерума» отец Михаил 31 марта 1916 г. был награжден Экзархом Грузии правом ношения скуфьи. Несколько месяцев спустя, а именно в июле, последовала новая награда с той же формулировкой – орден св. Анны 2-й степени с мечами [19].
В сентябре 1917 г. отец Михаил получил новое назначение и перевод в Адагумо-Азовский полк Кубанского казачьего войска, а 29 октября этого же года награжден орденом Святого Владимира 4-й степени с мечами. В этом же полку суждено было встретить отцу Михаилу революционные события 1917 г. и приход к власти большевиков.
Постепенная деморализация армейских частей, возникшая после упразднения воинских званий, чинов и дисциплины в войсках привела к окончательному развалу Кавказского фронта. Вероятно, получив приказ, Адагумо-Азовский казачий полк покинул фронт и выступил в полном составе на Кубань к месту новой дислокации город Армавир, вместе с ним неизменно следовал и полковой священник отец Михаил.
27 февраля 1918 г. двумя эшелонами полк прибыл на станцию Армавир, неподалеку от которой уже больше месяца происходили боевые столкновения между казачьими частями и кубанскими большевиками [20]. Находившимися там красноармейскими частями полк был разоружен, а после этого офицеры были приглашены в гостиницу «Большая Московская» для «выяснения некоторых вопросов». К собравшимся обратился товарищ председателя Кубанского областного исполнительного комитета Борисенко, который объявил: за то, что офицеры идут против большевиков, их «следует посадить в тюрьму до падения Екатеринодара». После этого они немедленно были обысканы, причем отобраны все ценные вещи. Вечером того же дня весь офицерский состав под конвоем был отправлен в городскую тюрьму [21].
До 5 марта командный состав полка, в числе которых был и священник отец Михаил, находился в тюрьме. О немалом количестве арестованных свидетельствовал помощник начальника Армавирской тюрьмы Гулай в своем докладе на имя Кубанского краевого тюремного инспектора от 26 сентября 1918 г., являвшийся непосредственным участником и очевидцем всех происходящих событий: «В первых числах января месяца сего года, в Армавире большевиками была восстановлена Советская власть, в то время, как гор. Екатеринодар сражался с большевиками, здесь же организовалось управление областью. Почти все служащие Правительственных учреждений были со службы уволены, а места их заняли лица совершенно не грамотные, и преимущественно из бывших каторжан и арестантов других категорий; не коснулось только тюрьмы, где продолжали нести службу Начальник тюрьмы КНЫШ, под страхом за жизнь свою, так как дисциплина среди надзора пала, надзиратели с уголовными арестантами вели себя по-дружески, и всегда можно было ожидать побег арестантов с погромом. Кавказская дивизия оставила Турецкий фронт и двинулась на Кубань по домам, большевики принялись проходящие эшелоны обезоруживать, а командный состав – офицеров арестовывать и препровождать в тюрьму без предъявления обвинений, а просто как офицеров. Офицеры размещались в тюрьме отдельно от уголовных и пользовались свободой, на что обратили внимание стоявшие в карауле при тюрьме красногвардейцы и уголовные арестанты, что офицеры пользуются особыми привилегиями и донести об этом Кубанскому областному исполнительному комитету, за что Начальника тюрьмы и меня отстранили от должности, а назначили Комиссара и помощника ему. Начальник тюрьмы Кныш до увольнения от должности был далек от большевизма, но после увольнения заметно было, что ему все происходящее нравилось. В феврале месяце тюрьма была переполнена заключенными преимущественно контр-революционерами, из которых большая часть офицеров, врачей и священников» [22].
5 марта в 8 вечера к тюрьме прибыла рота красногвардейцев, которая препроводила арестованных на станцию для отправки вслед за переезжающим в г. Екатеринодар Кубанским областным исполнительным комитетом. Всего в 3-х вагонах из под каменного угля было размещено 99 человек. О дальнейшем один из арестованных вспоминал: «6 марта утром [около 6 часов утра] мы подъезжали к ст. Ладожской и услыхали какой-то шум и крики сотни людских голосов, у каждого из нас защемило сердце. От ст. Ладожской по направлению к вокзалу бежали «товарищи» с винтовками, красными тряпками, именовавшимися знаменами, тащили пулеметы. Вся эта орава немедленно сцепила наши вагоны и поднялись ужасные крики: разстрелять, поколоть всех до одного. Вот с этого момента и начались те ужасы, о которых я хочу написать и которые, как огонь выжжены в сердцах немногих оставшихся в живых. Крики и требования озверевших людей окончились тем, что они вытащили из вагонов и тут же застрелили по указанию товарища председателя следственной юридической комиссии… 13 человек». Эти несчастные были убиты, а затем им отрубили головы. «Наше же положение и представить нельзя. Мы каждую минуту ожидали смерти, но ее мы не боялись, страшно обидно было то, что мы находились в таком беспомощном положении, и умирая не могли мстить за себя. Расстреляв 13 человек и, отрубив им всем головы, товарищи, как бы насытились кровью и ушли, приставив к нам большой караул. Часа два или три простояли мы в полной неизвестности на Ладожской. Наконец, нам объявили, что под Усть-Лабинской путь разобран, и дальше ехать нельзя. Тогда следственная комиссия уехала обратно в Армавир, а нас отдала в распоряжение 2-го Северо-Кубанского полка».
«Часов в 12 дня начали приходить, возвращаясь в Кавказскую, эшелоны и тут опять начались наши пытки. Подъезжая к вокзалу, «товарищи» останавливали свой поезд, бежали к нашим вагонам и кричали «перестрелять кадетов, поколоть, порубить»! Лезли к нам в вагоны, вытаскивали по несколько человек и тут же перед нашими глазами зверски их убивали. Таким образом убили следующих знакомых мне лиц: свящ. о. Михаила Пендо – Адагумо-Азовского полка, свящ. о. Николая Домбровского – Екатеринославского полка…», — писал очевидец [23]. Важным обстоятельством является то, что этот человек лично знал отца Михаила Пендо и отца Николая Домбровского и видел своими глазами их мученическую смерть, о подробностях которой, по-видимому, не решился рассказать. Кроме того, впервые указывается время и точная дата произошедших событий — 6 марта 1918 г. 12 часов дня.
Более точно происходившие утром 6 марта события передал спасшийся от расправы А.Г. Блазнов, который вспоминал, что после прибытия вагонов на станцию «солдаты, видимо, собирались расстрелять арестованных в вагонах, но прибывшие со станции четверо штатских и одна женщина (вероятно, комиссары) уговорили толпу солдат очистить поле перед вагоном, оставив лишь небольшую группу». «На перроне вокзала было много народа, вероятно наблюдавшего за расстрелом. Было много женщин, солдат, видны были и казаки в бешметах. Все настроены были весело, лущили семечки, слышен был смех и веселый говор» [24].
Подробности трагической гибели и достойного пастырского поведения отца Михаила сообщил главный священник войск Кавказского фронта Гавриил Кремянский 24 июля 1918 г.: «… Священник Адагумо – Азовского казачьего полка … Михаил Пендо … 7-го марта 1918 года, следуя с офицерами своего полка в г. Армавир, около ст. Кавказской был убит солдатами – большевиками, вместе с ним были расстреляны и все бывшие в поезде офицеры (96 человек). При сем о. Пендо доблестно и геройски исполнял свой пастырский долг, всех их по очереди благословил и напутствовал на смерть молитвою, а сам пал последним поднятый, при выходе из вагона на штыки» [25]. Вероятно, в связи с большим количеством подобных преступлений в данный исторический промежуток и постоянным перемещением линии фронта расследование по этому делу не производилось. И этим же можно объяснить ошибку протоиерея Г. Кремянского в дате смерти священника М.Пендо.
В настоящее время точное место захоронения отца Михаила Пендо не известно, но документы Государственного архива Краснодарского края свидетельствуют, что место захоронения жертв Ладожских расстрелов еще в начале 1920-х годов местные жители прекрасно знали. 5 июня 1923 г. жительницы ст. Ладожской Агафья Давыдова и Мария Сотникова обратились к руководителю станичного оркестра с просьбой после панихиды по своим мужьям исполнить похоронный марш.
Затем эти женщины, получив косвенное разрешение от председателя совета, договорились со станичным священником Константином Кулишо , который согласился на следующий день совершить на могиле панихиду. 6 июня после панихиды, на которой присутствовало более 200 человек, станичный оркестр за отдельную оговоренную плату сыграл на могиле для присутствующих похоронный марш и гимн «Коль славен» [26].
Такой инцидент не мог остаться без внимания власти, и вскоре, было начато специальное расследование. На основании представленных протоколов допроса всех участников заместитель заведующего отделом управления Краснодарского отдельского исполкома Носинов 3 июня 1923 г. составил доклад о расследовании инцидента в ст. Ладожской. В докладе он отмечал: «Богослужение проходило 6/VI на могиле расстрелянных белых офицеров вблизи полотна железной дороги в присутствии группы людей приблизительно в 200 человек. В упомянутой могиле нет ни одного захороненного из жителей станицы Ладожской, причем на вопрос, заданный гр-кам Давыдовой и Сотниковой, почему они на чужих могилах служили панихиду, гражданки ответили: «Потому, что на братской могиле мы знаем что нам служить не разрешат и учитывая то, что молиться можно где угодно, мы решили отслужить на указанной могиле». При богослужении духовой оркестр исполнял и похоронный марш и «Коль славен». Рассматривая настоящий материал, а также и принимая во внимание личное выяснение предволисполкомом тов. Ленивым по существу данного вопроса, выношу следующее заключение: Совершившийся акт богослужения в ст. Ладожской 6/VI/-с./г. не носил ни политического, ни агитационного характера» [27].
Стоит обратить внимание на фразу в протоколе: «на могиле расстрелянных белых офицеров у полотна железной дороги». Возле ст. Ладожской в период гражданской войны других никаких расстрелов не было, на это указывает отсутствие таких сведений как в белогвардейской печати, литературе, документах, так и в материалах советской пропаганды, и местных краеведческих источниках. Поэтому расстрел указанных офицеров мог быть только один – 6 марта 1918 г. Отсутствие упоминания священника может быть объяснено тем, что это, во-первых, привлекло бы большее внимание власти, а, во-вторых, не все присутствующие могли быть реальными свидетелями мартовских событий 1918 г. Но очевидным остается то, что в памяти населения надолго сохранилось точное место гибели офицерского состава и священника Адагумо-Азовского полка Михаила Пендо, погибших как раз на железно-дорожной станции.
Подводя итог, необходимо заметить, что мученический подвиг всегда был в Православной Церкви ее основанием, самым ярким выражением любви и преданности Богу. Не случайно согласно каноническим правилам Божественная Литургия должна непременно совершаться на антиминсах, с вшитыми в ткань частями мощей святых. Мученический подвиг православного духовенства в годы Гражданской войны стал той основой, на которую сегодня опирается Церковь, свидетельствуя миру о Творце. Поэтому так важно сегодня помнить подвиг священнослужителей и максимально популяризировать выявляемые о них сведения.
Материал опубликован: Небавский А.А., Кияшко Н.В. Положение Церкви на Кубани в период Гражданской войны: мученические подвиги духовенства // // «Желавший истинно славы Отечества своего…»: материалы XII Международных Дворянских чтений. Изд-во «Экоинвест». — Краснодар, 2016. – С. 214-225.
(184)
